Кочин Леонид Александрович
_______________________________________________________________________
Героическая оборона
Составители: М.И. Глязер, Г.И. Олехнович, Т.М. Ходцева, Л.В. Киселёва
Государственное издательство БССР
Редакция социально-экономической литературы
Минск, 1963
ПРЕЗИРАЯ СМЕРТЬ
КОЧИН ЛЕОНИД АЛЕКСАНДРОВИЧ, лейтенант, заместитель командира роты связи 84-го стрелкового полка.
Сражался в Цитадели крепости у Холмских и Брестских ворот. Вечером 30 июня, оглушенный взрывом, попал в плен. Делал попытки бежать, но безрезультатно. Находился в лагерях военнопленных: Бяла-Подляска, Хаммельбург, Обертраублинг. После репатриации служил в Советской Армии.
Сейчас Л.А. Кочин работает в Арктическом научно-исследовательском институте (Ленинград). Член КПСС. Награжден двумя медалями.
Я не помню, как началась канонада, но помню, как силой взрыва мы все были сброшены на пол. Впопыхах мы оделись и выскочили в коридор: там метались красноармейцы, не зная, что делать. Паника была в первые минуты большая. Одни успели одеться, другие были в нижнем белье, все бегали, никто толком не понимал, что творится кругом. А кругом гремело, грохотало, пахло дымом и гарью, беспрерывно рвались снаряды и мины. Наши казармы располагались в юго-западной части Центрального острова, поэтому артиллерийский обстрел с первых же минут причинил нам особенно много вреда. Опомнившись, мы ликвидировали панику, заставили людей одеться, взять оружие, расставили их по местам и, не теряя времени, стали организовывать оборону. Окна и двери забаррикадировали матрацами и подушками. В оставшихся отверстиях устанавливали пулеметы. Часть бойцов залегла за каменной оградой Белого дворца (здание Инженерного управления).
Из старшего командного состава с нами находился только полковой комиссар Фомин, один майор, капитан и несколько лейтенантов. Многие старшие командиры не попали к нам, так как жили в городе или в домах командного состава, которые стояли у входа в крепость. Как старший по чину и должности, полковой комиссар Фомин принял командование на себя. Пробовали созвониться с городом, но оказалось, что связь полностью нарушена. Радиостанции у нас были маломощные и с плохим питанием, и все попытки связаться с внешним миром кончались неудачей: эфир забивали передачи немецких станций.
Фомин срочно созвал совещание-летучку. Мы обсудили положение, и каждому командиру был доверен участок обороны. Но, прежде всего, надо было узнать обстановку. Трем командирам, в том числе и мне, поручили произвести разведку в разных направлениях от казармы. Не успели мы выбраться и пройти метров 150, как наткнулись на немецкого сигнальщика. Взять живьем его не удалось, и при перестрелке он был убит. При нем мы обнаружили опознавательное полотно для самолетов. Нам стало ясно, что в крепости уже много врагов. С одним бойцом я стал пробираться по направлению к комсоставской столовой. Только мы вышли на открытое место, как на нас обрушились пулеметные и автоматные очереди; теперь уже не оставалось никакого сомнения, что, пока шла артиллерийская подготовка, немцам удалось проникнуть в крепость и занять кое-какие объекты.
Около кухни был убит красноармеец, с которым я шел в разведку. Мне пришлось вернуться назад и доложить обстановку полковому комиссару. Другой лейтенант, перейдя мост через Мухавец у Холмских ворот, был встречен огнем и повернул назад. А третий лейтенант, также вышедший с одним из рядовых, не вернулся назад из разведки. Их судьбу мы так и не узнали.
Нам оставалось одно: усилить оборону нашего участка. Но где добыть оружие? Ведь у многих не было даже винтовки. Я позвал одного старшину и нескольких красноармейцев, и мы отправились на поиски боеприпасов. К счастью, в конце казармы, в подвалах, мы обнаружили склад, где находились пулеметы Дегтярева, автоматы, гранаты и патроны.
Едва перестала бить артиллерия, как началось наступление вражеской пехоты. Мне поручили оборонять ту часть нашей казармы, которая тянулась вдоль реки Мухавец. Распределив людей, я расставил всех в более безопасных от обстрела местах, а сам занял наблюдательный пост у пулеметной точки на втором этаже. Ждать появления гитлеровцев пришлось недолго. Со стороны госпиталя мы заметили группу людей, двигавшихся в нашу сторону. В бинокль были хорошо видны немецкие автоматчики, которые гнали перед собой людей в больничных халатах и в гражданской одежде. Это были больные из госпиталя и медицинский обслуживающий персонал, которых фашисты решили использовать как живой заслон. Они гнали их перед собой, зная, что в своих людей мы стрелять не будем. Тех, кто сопротивлялся, немцы расстреливали, больные что-то кричали нам, махали руками, а когда приблизились, мы услышали их призывы стрелять, не обращая ни на что внимания. Немцам удалось вплотную подойти к речке, и там они закрепились. Тогда мы поднялись в атаку и уничтожили большую часть их гранатами.
Помимо артиллерийского обстрела, нас беспрерывно бомбила и расстреливала из пулеметов авиация. Мы не знали покоя ни днем, ни ночью. Спали урывками, не сходя со своего поста. Было ясно, что оборона принимает затяжной характер, и противник, во что бы то ни стало, постарается выбить нас из казарм. Пришлось как следует укрепить Холмские ворота: притащили бронемашину, затем приволокли 45-мм пушку, а между ними навалили разного хлама.
Как мы и предполагали, немцы в скором времени повторили попытку прорваться. На этот раз они подбирались к мосту уже под прикрытием своих танков. Но и эта атака врага захлебнулась. Один танк был поврежден, и фашисты ночью уволокли его.
Боеприпасы в первые дни обороны у нас были. Пулеметы и автоматы работали почти круглые сутки, отбивая вражеские атаки. Гитлеровцы неоднократно сбрасывали листовки, в которых предлагали нам сдаться. Мы отвечали огнем.
Остро ощущался недостаток продовольствия, воды и медикаментов. Бинты и йод быстро иссякли. Вместо йода употребляли одеколон, вместо бинтов шло нательное белье. Раненых с каждым днем все прибывало, находились они в подвалах. Нам теперь приходилось держать как наружную, так и внутреннюю оборону.
Большая группа врагов, засевшая в первые же часы в здании костела и комсоставской столовой, вела огонь по нашей обороне с тыла. Надо было непременно выбить их оттуда. Часть фашистов хотела прорваться к реке, но их встретила штыковая контратака наших бойцов. Таким образом, освободив здание бывшей церкви и комсоставскую столовую, мы укрепили свой тыл. Правда, впоследствии они несколько раз переходили из рук в руки, когда немцам удалось захватить часть казармы на участке между Тереспольскими и Холмскими воротами.
Позиции, которые мы занимали в открытых отсеках и у каменной ограды Белого дворца в саду, тоже пришлось оставить. Враги с чердаков и верхних этажей правой части казармы вели прицельный огонь, причинявший большой урон. Особенно автоматчики и снайперы охотились за командирами, так как по одежде мы отличались от бойцов, и гитлеровцы били наверняка; так погибло много командиров. Поэтому полковой комиссар Фомин приказал всем нам одеть красноармейское обмундирование, оставив только знаки различия. Не имея связи с внешним миром, мы решили послать на прорыв несколько бронеавтомобилей. Фомин дал им определенное задание. Но о судьбе этих машин и их экипажей я ничего не знаю.
Немцы упорно продвигались вперед, и нам пришлось оставить большую часть зданий, вплоть до следующей арки, где ранее размещались саперы. Часть штабных документов и полкового имущества мы уничтожили, несгораемый шкаф взорвали, а деньги сожгли. Полковое знамя сняли с древка и передали на хранение одному из лейтенантов и старшине (фамилий их не помню). Им было приказано в случае опасности зарыть его в подвале (по свидетельству рядового А.В. Жигунова, знамя было передано хранение красноармейцу Ф.Д. Исаеву).
Наши здания превратились в руины. Что не сумела разрушить артиллерия, разрушали мины и авиация. Минометный огонь также не прекращался ни днем, ни ночью. Немцы обстреливали нас с исключительной точностью. Объекты для пристрелки были хороши. Мы вынуждены были оставлять одно здание за другим. Особенно мне запомнился ночной переход в казармы 33-го инженерного полка. Чтобы прорваться туда, надо было в первую очередь выбить немцев из углового здания. Эта операция была проведена успешно.
Когда мы подошли поближе к другому зданию, оттуда на нас обрушился пулеметный огонь. Только через некоторое время выяснилось, что там находились бойцы другого полка и приняли нас за немцев. Хорошо еще, что обошлось без жертв. Казарма, в которую мы теперь попали, была гораздо больше нашей, хотя и воинов стало больше, но вся беда состояла в том, что боеприпасы расходовались быстро, а пополнять их было нечем. Патроны берегли, стреляли только при приближении немцев. К счастью, в одном подвале нам удалось найти целый склад гранат и пистолетных патронов, с помощью которых отбили много вражеских атак.
Все защитники крепости жили одной надеждой: вот подойдут свои войска, немцы будут отброшены назад, за границу. Но помощь не приходила. Подвалы были переполнены ранеными, и там не прекращались стоны. Волосы поднимались дыбом от человеческих криков, но мы были бессильны чем-либо помочь этим несчастным.
Когда Фомин принял на себя командование, он оставил при себе одного командира для связи с участками обороны. Остальные командиры руководили боем на месте. Для принятия какого-либо решения, имевшего общий характер, Фомин собирал всех, и мы сообща, на летучке, решали вопросы.
Несколько дней подряд, начиная с 25 июня, мы пробовали прорвать вражеское кольцо и выйти за пределы крепости. К прорыву готовились целые сутки. Очень тщательно связывали столы, стулья, сооружали примитивные плоты. Для броска было организовано несколько отрядов. Одному из них поручалось перебежать через мост и закрепиться на противоположной стороне реки, а другим переправляться тотчас следом - кто как может. Прорыв начали под утро. Немцы открыли ураганный огонь. Небо было усеяно осветительными ракетами. Какой ад творился в то время, описать очень трудно. Фашисты видели нас, как на ладони, поэтому потери были огромны. Лишь немногие - человек 25-30 - перебрались на другую сторону. Какова их дальнейшая судьба - мы так и не узнали.
Мне и еще одному лейтенанту, фамилии его сейчас не помню, Фомин поручил прорваться с группой людей через мост на другую сторону. Ползком добрались до моста и начали перебежками пересекать его; но немцы открыли такой губительный огонь, что мы вынуждены были залечь. Те, кто остался жив, а таких было немного, поползли между трупами назад, к казарме. Погиб мой товарищ - лейтенант. Мне тоже пришлось пролежать на мосту без движения минут 30-40, пока не утих огонь, а потом ползком вернуться в казарму. Итак, наши попытки пробиться через вражеское кольцо окончились неудачно. В дальнейшем эти попытки мы прекратили, убедившись в их бесполезности.
27-28 июня врагу удалось захватить часть нашей казармы. Продвигались они, как и прежде, постепенно взрывая стены и перегородки внутри помещения и просачиваясь в эти бреши. Борьба велась теперь за каждый метр здания. Большой урон мы несли от минометного огня. В нескольких местах фашисты применили даже огнеметы. Здание горело, все было окутано дымом. В основном бои велись в нижнем этаже, так как второй этаж был почти разрушен. Туда пробирались только с гранатами, которые кидали в немцев, занимавших нижние комнаты.
Но, несмотря на эти тяжелые условия, люди продолжали ожесточенно драться. Наступило 30 июня. Много ночей подряд мы не смыкали глаз, спали на ходу. С утра нас на бреющем полете бомбила и расстреливала немецкая авиация, немецкие атаки следовали одна за другой.
Во второй половине дня я находился на площадке у лестницы, где стояла наша пулеметная точка. Обороняться было очень трудно. Фашисты за ночь подорвали здание во многих местах и пробрались к нам на близкое расстояние. Неожиданно произошел взрыв, то ли была крупная мина, то ли немцы снова стали подрывать здание - я не знаю, помню лишь одно: силой взрыва я был отброшен на площадку и когда пришел в себя, то увидел вокруг гитлеровцев. Мои товарищи по оружию, оставшиеся в живых, попали в плен. Я был сильно контужен и получил легкое ранение в плечо и руку.
Нас собрали и повели к границе. По пути мы были свидетелями ужасного зрелища: из земли торчало несколько голов, это немцы закопали живых людей в землю, оставив только головы, чтобы потом, как по мишени, стрелять из автоматов. Нам они объявили, что так будет со всеми политруками и комиссарами. Показывая на одну из голов, они говорили, что это наш полковой комиссар Фомин, которого выдали перебежчики. Насколько это было верно - трудно сказать, так как мы проходили на довольно далеком расстоянии, и мне не удалось хорошо рассмотреть - был ли это Фомин или кто-нибудь другой.
ОФ МГОБК, оп. 84, д. 26, лл. 11-19.
В начало страницы
_______________________________________________________________________
Сайт Алёны Дружининой, 2005-2011
